Подходящий к концу Год русского языка как языка межнационального общения в СНГ стал своего рода маркером отношения на постсоветском пространстве к «великому и могучему». Несмотря на громкие заявления о его значимости и утвержденный Советом глав правительств СНГ широкомасштабный план, включавший более 150 различных мероприятий общегуманитарного, научного, научно-образовательного, творческого и культурного характера, направленных на сохранение и популяризацию русского языка в СНГ, бэкграундом к ним стал ряд больших и маленьких национальных реформ, направленных на ухудшение его «самочувствия». Между тем когда-то русский язык выступил для многих народов гарантом сохранения их национальных идентичностей.
А начиналась эта история в начале XIX столетия, когда территория Российского государства, раскинувшегося на 16 млн квадратных километров, стала поистине многонациональной и были кардинально переосмыслены возможности русского и национальных языков не только как инструмента просвещения, но и интеграции, сохранения государственной целостности и обеспечения безопасности своих границ. Также была осознана важнейшая роль народной школы в вопросах формирования национальных идентичностей – своего рода иммунитета против внешних идеологических экспансий.
Впервые языковой вопрос в контексте национальной безопасности был актуализирован 160 лет назад в связи с событиями в Царстве Польском – части Герцогства Варшавского, по итогам войны 1812 года присоединенной к Российской империи. После польского мятежа 1863 года, пытаясь ослабить «польский элемент», добивавшийся возрождения Речи Посполитой в границах 1772 года, которые включали территории современных Польши, Украины, Белоруссии и Литвы, а также территории России, Латвии, Эстонии, Молдавии и Словакии, Россия налагает запрет на монополию польского языка в системе образования шляхетской Польши, устанавливая обучение «на природном языке большинства населения, т. е. или на польском, или на русском, или на литовском, смотря по местности и происхождению жителей».
Практически полностью в руках поляков до 1860 года находились белорусские учебные заведения, усилиями попечителя Виленского учебного округа И.Р. Корнилова переведенные после польского восстания с польского на русский язык обучения. Впервые в них стал преподаваться белорусский язык, «столько необходимый для подъема народного чувства и самосознания белорусов, в отпор польскому влиянию…». Началась массовая печать книг на белорусском языке посредством русской кириллицы. Всего в XIX веке свет увидели 75 произведений, с 1901 по 1916 год – 245.
Одновременно поляки штамповали издания на белорусском языке посредством польского алфавита, первым образцом которых стала нелегальная газета «Мужицкая правда» (“Muźyckaja prauda”), распространявшаяся по всей Белоруссии, Польше, Литве, Латвии и северо-западным регионам России. «Гнусное польское произведение, исполненное клевет на Россию» – так характеризовали ее славянофилы.
В геополитических планах Царства Польского не последнюю скрипку играли малороссы, также «подлежавшие» включению в состав возрожденной Речи Посполитой. Способствовать этому должен был польский язык. О расчленении России – страны «кнута и водки, чиновника и попа», не имеющей «человеческой, арийской истории», полной «славяно-татаро-монгольского бескультурья», и ее лакомом кусочке – Украине как поставщике сырья и рынке промышленного сбыта грезила кайзеровская Германия, взявшая с воцарением Вильгельма II курс на «моральное» ее завоевание. В итоге в украинских школах, по замечанию профессора В.М. Флоринского, обосновалось вовсе не малороссийское наречие, а «удивительный малорусско-польско-немецко-латинский волапюк». Выход был один – ввести в школах Малороссии обучение общерусской грамоте, ускорив таким образом общероссийскую интеграцию в ответ на формирование Германией антироссийского блока.
Характер проводимой Россией ограничительной языковой политики в своих Прибалтийских губерниях был продиктован все теми же наполеоновскими планами Второго рейха, оценившего приоритетное военно-стратегическое значение территорий Эстонии и Литвы для достижения своих колониальных интересов. Опорой ему в этом могли стать, как считали в российских правительственных кругах, балтийские немцы (остзейцы), составлявшие верхние слои прибалтийского общества – аристократию и бюргеров и оказывавшие культурное и политическое влияние на коренное население. «Немецкие патриции, – писал немецкий историк М. Хатцель, – управляли прибалтийскими городами на манер средневековья. Они господствовали экономически и юридически в муниципалитетах и гильдиях, от членства в которых все остальные нации были отстранены, если не считать символического представительства. Официальным языком края был немецкий язык, на нем велись все административные и судебные дела и преподавание в школах».
При этом немецкий язык оказался под запретом в школах Прибалтийских губерний лишь в самый разгар Первой мировой – в 1916 году. Преподавать на немецком языке было разрешено собственно немецкий язык и Закон Божий лицам евангелическо-лютеранского исповедания. Что касается литовского, то, как утверждает российский историк А.И. Миллер, «не было запрета языка вообще». «Мораторий» распространялся лишь на печать светской и религиозной литературы для литовцев на латинице, являясь вызовом православного самодержавия католицизму и полонизму на западных и южнорусских территориях России.
Не меньшим драматизмом в этот период отличались события в Средней Азии. К моменту учреждения в 1867 году Туркестанского генерал-губернаторства на просторах Российской империи стремительно набирала обороты татаризация бесписьменных тюркских языков – казахского и киргизского – в рамках османского политического проекта по объединению всех тюркоговорящих мусульман под главенством Турции. Путь к «общему языку» – «тюрки», своего рода тюркского эсперанто на основе модернизированной версии крымскотатарского языка, пролегал через унификацию лексики и минимизацию фонетических различий в тюркских языках. И для этого в Средней Азии существовали самые благоприятные условия, сложившиеся благодаря исключительному авторитету в регионе арабского языка, блокировавшего любую возможность развития языков национальных, усиливавшего таким образом языковой конформизм, что создавало прецеденты к языковым интервенциям.
Главным спонсором предприятия по поглощению тюркских народов османским организмом выступала все та же кайзеровская Германия, стремившаяся использовать в войне за мировое господство не только славян и прибалтов, но и силы мусульманского мира.
Противостоять турецко-германскому проекту России было возможно, лишь создав условия для формирования национальных идентичностей своих среднеазиатских подданных, компонентами которых наряду с исторической памятью, общей территорией, традициями и верованиями является язык. Для этого Россия совершает беспрецедентную по своим масштабам и гуманизму операцию – создает сеть русско-туземных школ, в которых национальные языки впервые становятся школьными предметами.
Занятие в русско-туземной школе, г. Ташкент, 1900-е годы
В это время российскими просветителями начинает разрабатываться и издаваться первая учебная, учебно-методическая, справочная и художественная литература на тюркских языках народов Средней Азии. Особое внимание уделяется системному описанию грамматик, проведению сопоставительных работ по тюркскому языкознанию, а также составлению русско-национальных словарей. С данных работ начинается подлинно научный этап сбора, анализа и систематизации языкового материала, повлекшего за собой создание для национальных языков условий к сохранению и дальнейшему развитию веками накопленных ими структурных и функциональных качеств; усиление их функциональной мощности; появление тенденций к их регламентации; всплеск научного интереса национальной интеллигенции к проблемам родного языка. Безусловной, созидательной и конструктивной в этом процессе стала роль русского языка, выступившего удобным инструментом для научного изучения, описания и развития национальных языков.
Впервые в истории бесписьменных тюркских языков была разработана собственно национальная система письма на основе кириллицы, положившая начало вытеснению арабской вязи, стушевывавшей и скрывавшей существенно важные для казахского и киргизского языков фонетические особенности, влекшей к их поглощению, а затем к уничтожению. А если нет языка – нет нации.
Не прибегни Россия накануне Первой мировой войны к решительным мерам в вопросах языкового планирования, не создай ряд собственных, преследовавших исключительно «нравственное обрусение» русификаторских проектов в ответ на альтернативные проекты ассимиляторской экспансии – германизации прибалтийских народов, полонизации малороссов и белорусов, пантюркизации азиатов, многие из этих народов могли бы кануть в Лету. При этом так и не получив шанса продемонстрировать спустя полтора столетия – как это ни прискорбно – свою историческую неблагодарность.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
